Песня радиации ака анкета Чарли.

[1] Имя.
Чарли. Сто двадцать восьмой. Происхождение последнего прошу смотреть в биографии.

[2] Возраст.
3,5 года.

[3] Вид.
Собака (дворняга). Кобель.

[4] Характер.
Ум Чарли разложился уже давно. Имена родителей давно были выброшены из памяти. Ненароком, так, случайно. По рассеянности. Его рефлексы обострены, пусть рассудок стал циничным и холодным, пусть изредка и раздваивается, переплетаясь в бред. Чистейший, не понятный. Мысли в такие моменты становятся слишком запутанными и примитивными. Давешняя запуганность сменилась горьким равнодушием. Склонен к состоянию аффекта. Привязанность Чарли к друзьям болезненна, так как он просто не может долго контролировать себя, подставляя спину под предательский кнут. Много не понимает, начиная изучать окружающую среду с простейших принципов. Не злопамятен. Ему легче простить, чем посвятить жизнь бессмысленному поиску. Через маску искреннего непонимания мира, иногда проявляется властность и сила. Внутренний резерв, неосознанная мощь и выносливость... хотя хрен его знает.
Чарли пристрастен к боли. Это его наркотик. Весьма болезненные опыты оставили свой след. В такие моменты пес напрягается, не может ступить и шагу, моля небеса о боли. Сотый не испытывает чувства брезгливости. У него не появляется тошнота, когда он видит разлагающийся труп. И может спокойно отобедать. Скорее всего, в этом виновато нарушение вкусовых рецепторов. Не умеет по собственному желанию смеяться или плакать.
Хм... Чарли редко испытывает злобу или агресию. Неестественно спокоен, хотя можно назвать его существом добрым и склонным к сочувствию.

[5] Внешний вид.
Чарли можно смело назвать крупным. Достаточно высок (80 см. в холке), немного мощный. Лапы жилистые, с тупыми черными когтями и дымчатыми подушечками. Голова округлая, со слегка приплюснутым лбом. Брови серо-желтые, с белыми усами. Глаза разные: правый кошачий, зеленоватый, левый - обычный собачий, золотистого цвета, однако не имеющий каких-либо эмоций, померкший. На левом ухе недостает маленького куочка, рядом с этим местом висит лимонно-желтая бирка с номером 128. От затылка до начала хвоста идет шов. Кожа так и не срослась, представляя взгляду незнакомца "верхушку" позвоночника (точнее, его защищенную от окружающей среды и несчастных случаев часть). Поскольку никакие швы не помогали, было решено зашить края раны алмазной нитью. На шее висит намордник из белой крепкой ткани с множеством ремней и застежек. Шерсть... Грубоватая, матовая, цвета ржавчины. Тело (особенно шея) покрыта длинными волосками, подшерсток грязно-охряный. Лапы практически "голые", так как при внутривенных уколах шерсть приходится сбривать до минимального уровня.

[6] БИО.
Я смеялся. Громко, подвывая, постоянно срываясь на визг. До тошноты, до хрипа. Я смеялся. На мою морду падали тяжелые дождевые капли. Мои иссохшие губы с восторженным трепетом принимали живительную влагу. С востока тянуло гарью. Я закашлялся, странный неестественный страх сковал мое сердце.
***
Тонкие блестящие прутья клетки. Пару раз меня вырвало, все вокруг слилось в одно серое пространство. Я падал и поднимался. От каждого моего падения клетка гремела, вызывая негодование со стороны людей. "Операция прошла неуспешно". Как много насмешки и цинизма в одной фразе. Мне было до боли обидно. Правую часть морды словно парализовало, глаз ничего не видел, половина головы обмотана бинтами. Как назывался опыт? "Присвоение одному представителю псовых, черт от другого представителя млекопитающего?" Я боялся, что навсегда останусь таким. С каждым новым днем страх становился все сильнее. Я видел их. Непохожих, сумасшедших. Я молился богам, взывал о помощи, но она не спешила ко мне. Однако была единственная светлая искра в этом гнилом мире. Ее звали Эмили. Одна из ученых. Она любила меня, взамен я готов отдать ради нее все свои лапы. Иногда я ходил с девушкой во двор лабаратории и играл с Эмили в мячик. Красный, блестящий, пищащий, когда слишком сильно сомкнешь челюсти...
Грязный отрывок прошлого. Я зажмурился и, покачиваясь, направился прочь. На свободу.
***
Боже, как темно. Немного света. Хотя бы от зажигалки... Боль раздирала мою голову, превращая мысли в кровавое месиво. Хотя бы немного света...
Я бежал от людей. Больших, злых. Зачем, зачем я убежал посреди ночи от матери? Зачем?
Темнота. Мягкая, липкая. Она окутывала меня, поглощала, пожирала, перемалывая мои кости. Я лежал, но двигался. Двигался вникуда. Я и боль. И темнота. Эта тварь смеялась, улюлюкала, к ней присоединялись другие голоса. Хлопнула крышка от бутылки. Зашипел игристый напиток. Но... Почему я ничего не вижу? О боги, я прошу лишь немного света!
-... Так это удалось? Он жив?
- Живее живых! Смотри, пульс есть.
- Неужели правда, что вы смогли пересадить позвоночник?...
***
Я лежал в луже собственной крови. Они превратили меня в свою марионетку. Куклу для опытов. Они решили поиграть в Господа Бога. Я жаждал боли. Той дикой, сильной, выкорчевывающей все мое естесство. Но ее не было. Спустя три недели меня поместили в подвалы. Все мои надежды рухнули, превратились вничто. Я слышал, как грозятся всех убить одни, и как весело смеются другие. Из таких клеток несло гнилью. Эти несчастные разлагались живьем. Их швы рвались, разматывая все тело на куски. Я был похож на них. Шов на спине не срастался, и пришлось делать многочисленные операции, чтобы я не умер. Эмили перестала посещать меня. Я схожу с ума.
***
Черт! Я понял, почему Эми не приходила ко мне! Она променяла на другого. Человека. Эмили верила ему, а этот чужак предавал ее. Прямо здесь, около моей клетки... Разводы крови. Тонкие линии, алые, блестящие при игре скудного света, словно маленький мяч. Но крови...мало... Боль больше не приходила ко мне... Зато есть жилы. Вены. Голубоватые. Из-за постоянных уколов, шерсть на лапах была полностью сострижена. Я мог видеть чудо своего тела. Кровь пульсирует в них. Быстро, дико. Я провел дрожащей лапой по дну клетки, выводя причудливый узор. Моя пасть все ближе приближалась к венам.
- Морис! Живо надень на Сотого намордник, пока он сам себя не сожрал!
Теплые руки, мягкие руки. Они легко, слегка грубовато скользнули по моей морде, застегнув железную застежку намордника. Внезапно загривок что-то кольнуло. Все стало размываться.
***
Я со скукой посмотрел на воду в миске. Оттуда на меня смотрел пес. Угрюмый, печальный. На его ухе висела лимонно-желтая бирка с номером сто двадцать восемь. Историю ее появления я знал.
Это было в первый день приезда в лабараторию. Мне на ухо прицепили сначала одну бирку, однако я оторвал ее вместе с клочком уха. А потом мне прицепили другую. Но я знал, как больно обрывать бирки, поэтому больше не предпринимал подобных попыток. С 5 месяцев лабаратория была моим домом.
***
Сейчас я не хотел жить больше, чем до этого дня. Эмили покончила с собой. Из-за предательств. Жаль. Я любил ее. Она хотела взять меня к себе, да ей запретили. Теперь ее нет, как и нет той частички души, которую я отдал ей. Что-то скользнуло по моим щекам, не давая глазам смотреть. Соленые капли стекали вниз, попадая на незаживающие укусы, обжигая их маленькой смертью. Сколько бы я не умирал, все равно возрождался, даруя людям шанс убить меня снова.
***
Я ехал в просторном багажнике большого грузовика. В моей душе появились сомнения, что меня везут на свободу: вокруг лежало слишком много трупов. Они разлагались, в них быстро появились личинки. Живые же сидели, забившись в угол. Они больны так же, как и я. Они никому не скажут о своей боли. Их умы закрыты печатью сумасшествия. Вот и конец. Начинался дождь. Капли изредка барабанили по крыше автомобиля. Раздался гул, который я по ошибке принял за гром. Машина, будто пошатнувшись от ужаса, вильнула в сторону, затряслась. Послышалась ругань людей. Грузовик в очередной раз вильнул, но сейчас куда сильнее, чем прежде, покачнулся и рухнул на бок. Все заходило ходуном, послышался грохот взрыва ( подобные звуки я слышал в лабаратории при опытах с малым количество взрывчатки). Темница на колесах подпрыгнула, попыталась встать на все четыре колеса, престаралась и завалилась на крышу. Запахло гарью. Необычайно яркий свет ударил мне по глазам, заставляя выпрыгнуть через дыру в стене.
Долгожданная свобода.